О монополии Т. Д. Лысенко в биологии - Страница 51

Ответ ясен: Лысенко сумел внушить руководству, что его практические предложения принесут огромную пользу, причем не брезговал в доказательствах ничем, а его противники не сумели ни подвергнуть критике его предложения, ни выдвинуть со своей стороны других, столь же перспективных. Сейчас мы знаем, что практические его предложения принесли огромный вред. Рассуждая подобно Мортону, можно так сказать: «Не может же правительство допускать на ответственные посты по государственной безопасности преступников». Сознательно этого ни одно правительство не сделает, но мы знаем, что целая серия преступников (Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Рюмин) умела, обманув доверие, пробраться на высокие посты.

Все новые сорта полевых культур, районированные в Союзе, Мортон безоговорочно относит на актив мичуринской биологии (с. 132).

Таким образом, более рьяного приверженца лысенковщины выдумать как будто невозможно. И, однако, этот рьяный защитник Лысенко во многих местах с одобрением отзывается о некоторых сторонах менделизма, что заставляет редактора (Н. И. Фейгинсона) снабжать такие оговорки редакционными примечаниями.

Так, на с. 52, Мортон пишет: «Все это не означает отрицания достижений генной теории в формальном описании расщеплений «признаков» в опытах скрещивания». На с. 113 читаем: «Нельзя отрицать необыкновенную тонкость и удобство схемы, предлагаемой менделистами для истолкования фактов, наблюдаемых при скрещивании». На с. 114: «Менделевские соотношения числа различных типов в потомстве также представляют собой факты, которые можно наблюдать. Совершенно очевидно, что эти закономерности действительно существуют и в некоторых случаях столь точно следуют правилам Менделя, что позволяют сделать важные предсказания. Советские биологи признают существование этих закономерностей; они без всяких колебаний применяют их в своей работе, когда им это нужно».

Мортону, таким образом, и в голову не приходит, что у нас менделизм полностью изъят и, по словам Лысенко, «Мендель никакого отношения к биологической науке не имеет». Даже сейчас, после появления прекрасной работы о полиплоидии Баранова, ни он, никто другой не решаются печатно сказать, что хромосомная теория и менделизм — это вполне научные теории.

Таким образом, Мортон вовсе не отказывается от положительного наследства менделизма и полагает, напрасно веря некоторым лживым высказываниям Лысенко, что лысенковцы не отрицают фактов, говорящих против них.

Однако Мортон во многом критикует менделевскую генетику. На этой критике очень полезно остановиться.

1) Менделизм не разрешает проблемы осуществления. Мортон приводит слова Вуджера (с. 42): «Если генетики формулируют свои теории в чисто отвлеченной форме и рассматривают так называемые карты хромосом как выражение известных абстрактных отношений в организованной системе, от которых зависят признаки организма, то они остаются на совершенно прочных позициях. Однако мы, по-видимому, ничего не выигрываем — по крайней мере с точки зрения эмбриолога, — выражая такую отвлеченную схему в виде воображаемой картины», и полагает, что логическим следствием анализа Вуджера должен бы быть отказ от теории гена. На с. 46 он также считает, что, исходя из основных положений менделизма, невозможно построить эпигенетическую теорию развития. Как было уже указано в своем месте, менделизм и не претендовал быть теорией осуществления, но никто не сумел доказать, что менделизм противоречит всякой теории осуществления.

2) Противоречивость понятия гена (с. 49): «Почему же, говорят они (менделисты), Т. Д. Лысенко обвиняет нас в идеализме, тогда как нет никакого сомнения, что ничего материалистичнее этого не может быть? Однако этим материальным частицам приписывается ряд свойств, которыми не могут обладать никакие материальные частицы. Они являются составными частями биологических систем, но тем не менее не развиваются, а вместе с тем предполагается, что они управляют развитием». Кроме того, они должны обладать и всевозможными другими биологическими несообразными свойствами. «Таким образом, анализ показывает, что «материалистический» ген представляет собой идеалистическую концепцию». Тогда на таком же основании надо будет отвергнуть и понятие электрона, так как он обладает и свойствами частицы, и свойствами волны (на чем построен, как известно, и электронный микроскоп). Признание противоречивости бытия есть основное положение диалектического материализма, поэтому приведенные доводы заимствованы из-арсенала механистического, но отнюдь не диалектического материализма и ясно показывают реакционность механистического материализма (выдаваемого обычно за диалектический). Если бы такие взгляды одерживали верх в физике, то изобретение электронного микроскопа было бы невозможным. Но разве действительно материальная частица обязательно должна изменяться, когда она управляет изменением? А катализаторы? Губчатая платина «управляет» превращением сернистого ангидрида в серный, сама оставаясь неизменной, и Мортону известна аналогия гена с энзимом (с. 54). Это вовсе не значит, что мы должны принять равенство гена и фермента, но некоторыми свойствами фермента ген, видимо, обладает.

Другое возражение (с. 53): новейшие данные об эффекте положения, перекрывания генов и проч. показали, что представление об отдельных обособленных генах, расположенных в виде нитки бус, несостоятельно. Это вынудило Гольдшмидта отбросить представление о гене. Такая критика с одинаковой силой может быть отнесена и к теории строения органических соединений. Всем известно, что сейчас достигнут огромный прогресс в расшифровке строения органических молекул. Некоторые свойства молекул зависят от наличия атома углерода или другого элемента совершенно независимо от положения атома. Но очень многие свойства зависят от положения атомов: элементарный состав формальдегида и глюкозы, как известно, одинаков, однако свойства совершенно различны. Возражение Мортона основано на еще не изжитом пережитке, принятии того, что все признаки определяются соответствующими генами, но это представление оставлено около тридцати лет тому назад.