О монополии Т. Д. Лысенко в биологии - Страница 4

К оглавлению

4

Своего апогея власть Лысенко в биологии достигла после августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году. Эта победа имела, конечно, свои объективные и субъективные причины, а именно:

— отставание нашей агрономической науки, неспособной в достаточно короткий срок преодолеть многие узкие места сельского хозяйства;

— консерватизм многих опытников, не желающих использовать современные методические приемы обработки полевых данных;

— обилие, простота и кажущаяся обоснованность практических предложений Лысенко, эффективность которых, как правило, не оспаривалась или вообще недооценивалась его противниками, из которых некоторые (как, например, Шмальгаузен) были далеки от сельскохозяйственной практики;

— рад теоретических высказываний Лысенко, прежде всего его теория стадийного развития, подводившая базу под многие из его практических предложений, в отличие от чистого эмпиризма многих опытников;

— теоретические ошибки противников Лысенко — менделистов, а именно: полное отрицание наследования приобретенных свойств, принятие монополии хромосом как носителей наследственности; эти ошибки привели к длительному замалчиванию и недооценке работ Мичурина;

— утверждение связи между менделизмом-морганизмом, с одной стороны, и такими реакционными течениями в капиталистическом мире, как расизм и евгеника;

— утверждение, что только мичуринская биология является материалистической, а менделизм-морганизм является идеалистическим и потому «с порога» должен быть отвергнут;

— наконец, личные качества Лысенко: его положительные качества — талантливость, убежденность, целеустремленность и работоспособность маскировали его отрицательные качества: примитивность мышления, незнакомство (и нежелание знакомиться) с подлинно научной методикой работы, самовлюбленность, неразборчивость в средствах борьбы и абсолютная нетерпимость к какой бы то ни было критике.

Несмотря на то, что примитивность методики Лысенко и ненаучность многих его высказываний была ясна многим, фейерверк его практических предложений был настолько ослепителен, что каждый невольно задавал себе вопрос (сужу по себе): может быть, мы действительно создаем излишние трудности в работе, может быть, талантливый человек простыми средствами может достичь крупных успехов в сельском хозяйстве? Но тогда требование более совершенной методики будет значить то же, что знаменитый возглас: «Веревка — вервие простое!», осмеянный справедливо в басне Хемницера. Можно было помириться с временным господством аракчеевского режима и даже с теми ретроградными явлениями, которыми сопровождалось установление лысенковского режима. А таких было немало. Так, в результате гонения на математическую статистику, связанную с законами Менделя, из программы преподавания на биофаках в университетах была совершенно изгнана высшая математика и вариационная статистика. Книги по дисперсионному анализу, важнейшему орудию полевых исследований и возникшему как раз на почве прикладной биологии, издавались только в применении к технике. Тщательно изымались из библиотек книги с изложением менделизма и морганизма. Хромосомная теория наследственности (вошедшая, по смелому заявлению академика М. Немчинова, в золотой фонд науки) была изъята на 100%, с запрещением брать из нее то ценное, что эта теория дала. Дошло до того, что сами слова «хромосома» и «кариокинез» (хотя в реальности обоих никто, в том числе Лысенко и Лепешинская, не сомневается) были изъяты из учебников анатомии для средней школы. Сейчас этот вандализм уже ослабел, и в качестве первого отрадного симптома можно отметить введение на первом курсе биофака Московского университета краткого (конечно, слишком краткого) курса высшей математики.

С 1948 года прошло пять лет, и сейчас многое уже выяснилось. В «теоретической» области Лысенко проявил также «достижения», которые вызывают справедливый протест даже одного из его ближайших соратников — Н. В. Турбина.

Но наибольшая сила Лысенко была в кажущейся эффективности его практических предложений и с этого и следует начать, подвергнув подробному разбору методику его работы.

В теоретической же части следует поставить вопрос — мыслим ли прогресс науки на основе огульного отрицания той или иной научной теории по подозрению ее в идеологической невыдержанности или связи с реакционными политическими взглядами, или мы должны следовать той традиции, которая всегда существовала в науке и которой, конечно, следовали и классики марксизма-ленинизма, как основатели нового учения об обществе на строго научной основе: использовать все ценное, что дало предшествующее развитие науки.

«…Вся гениальность Маркса состоит именно в том, что он дал ответ на вопросы, которые передовая мысль человечества уже поставила. Его учение возникло как прямое и непосредственное продолжение учения величайших представителей философии, политической экономии и социализма…».

«…оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке в лице немецкой философии, английской политической экономии и французского социализма».

Мы видим, что даже такое подлиннореволюционное учение, как марксизм, имело в числе своих источников учения авторов — апологетов капиталистического строя, взяв из этих учений, острие которых было направлено на защиту классового общества, то ценное, что следовало взять для построения нового революционного учения. Так неужели можно назвать марксистским мнение, что в биологии прогресс науки должен заключаться в огульном отрицании «буржуазной генетики»?

4