О монополии Т. Д. Лысенко в биологии - Страница 32


К оглавлению

32

…Менделизм является не биологической, а чисто статистической теорией, не вскрывающей действительных законов наследственности, а заменяющей биологическое изучение формально-математическими методами исследования».

В указателе всех четырех томов сочинений Мичурина (главный редактор Лысенко) повторяется одна и та же фраза: «Никакого отношения к биологической науке Мендель не имеет».

Посмотрим, так ли это?

Хромосомная теория развивалась, совершенно не зная о Менделе. Мендель тем не менее мог знать о хромосомной теории, так как его работа появилась в 60-х годах прошлого века, а хромосомы были открыты в 70-х годах. Однако Мендель в своей работе написал, что открытые им законы должны иметь какой-то коррелят в половых клетках, так что его можно считать предвидевшим открытие хромосом.

Предшественники Менделя по скрещиванию растений накопили огромный фактический материал, известный и Дарвину. И им был уже известен поразительный факт необыкновенного многообразия потомства гибридов. Для объяснения этого многообразия говорили об огромном влиянии на изменчивость гибридизации. Опытные селекционеры с древнейших времен догадывались, что эта изменчивость не так хаотична, как кажется, и использовали гибридизацию для селекции новых пород, но дать какую-нибудь теорию этого явления ученые были бессильны. Бессилен оказался и сам Дарвин, и потому известные ему факты не были использованы в его теории; исключительная добросовестность Ч. Дарвина как ученого не позволила ему, однако, замолчать эти факты, и потому во многих местах он их упоминает. Неудача Дарвина объясняется в данном случае двумя обстоятельствами: 1) его, естественно, влекла в первую очередь разработка фактов, освещающих отдельные трудные вопросы развитой им теории эволюции (приспособления цветов к опылению, лазящие растения, насекомоядные растения и пр.); 2) Дарвин был совершенно чужд математике, а Мендель потому и сумел добиться успеха, что был математически образованным человеком. Мендель и пошел по обычному пути всех естественных наук: анализ явлений и построение простейшей теории этого явления. Проведя тщательные исследования на горохе, потребовавшие от него исключительного напряжения, он и пришел к трем своим законам: 1) закон единообразия первого поколения; 2) закон расщепления; 3) закон независимости. На основании этих законов можно было предвидеть все разнообразие потомства при скрещивании между собой гибридных растений, если известен был генетический состав исходных предков. В хаос был внесен порядок, и в этом заключается бессмертная заслуга Менделя. Вспомним слова К. Маркса, что наука только тогда достигает совершенства, когда ей удается пользоваться математикой. Маленькая работка Менделя пробила брешь в стене непознаваемости: то, что казалось совсем непонятным в известной своей мере оказалось понятым.

Но Мендель, как точный ученый, проверил свои законы на одном из труднейших ботанических объектов — ястребинке и здесь как будто потерпел фиаско: открытые им на горохе законы оказались совершенно неприложимыми к ястребинке. Это обстоятельство, а также отсутствие понимания со стороны ученых (которые были неподготовлены к этому открытию и, как большинство биологов даже в наше время, совершенно математики чуждались) и сильное напряжение глаз, связанное с работой с ястребинкой, очевидно, и были причиной того, что он отошел от науки и занялся своими монашескими делами. Обстановка созрела для восприятия идей Менделя только к началу XX века, когда развитие цитологии открыло интереснейшие явления, связанные с хромосомами, и в биологию, с другой стороны, вошло статистическое изучение биологических явлений, биометрия, родоначальниками которой были двоюродный брат Ч. Дарвина, Ф. Гальтон и математик К. Пирсон.

Но если сам Мендель убедился в ограниченном значении своих законов, то можно ли их называть законами? Очень многие склонны называть их правилами, оставляя название законов за такими научными положениями, которые исключений не знают. Здесь забывается, что для выполнения закона требуется соблюдение определенных условий, и если мы эти условия можем точно формулировать, то осуществимость закона должна проверяться только при соблюдении этих точно формулированных условий. Если же мы это будем игнорировать, то придем к весьма странным выводам и, настаивая на них, затормозим движение науки. По Аристотелю скорость равномерно движущегося тела пропорциональна постоянно действующей силе, приложенной к телу, а по Галилею и Ньютону пропорционально этой силе ускорение, и если на тело постоянно действует одинаковая сила, то получится не равномерное, а ускоренное движение. На практике что мы наблюдаем, как движется тело, по Аристотелю или по Галилею? Конечно, по Аристотелю: равномерно движущийся автомобиль постоянно потребляет горючее. Значит, мы должны отвергнуть механику Галилея и Ньютона и вернуться к Аристотелю? Так бы случилось, если бы в физике завладели властью лица по культурному уровню равные Лысенко и его приспешникам. В чем же дело? В том, что законы Галилея и Ньютона рассчитаны на движение без трения (что имеет место, например, при движении небесных светил), а движение без трения в земной обстановке практически никогда не наблюдается. Таких примеров можно привести множество.

И в отношении законов Менделя можно точно установить условия их применения: 1) полная плодовитость гибридов, связанная с возможностью конъюгации хромосом; 2) для первого закона — гомозиготность исходных форм; 3) для третьего закона первое время исключений не наблюдалось, но вскоре были найдены исключения, разрешенные школой Моргана, о чем будет сказано дальше.

32