О монополии Т. Д. Лысенко в биологии - Страница 174

174

Ульяновск, 11 декабря 1956

к § 63

«Происхождение видов путем естественного отбора или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь».

Две стороны: 1) проблема происхождения видов та же, что высших категорий — монизм проблемы, отсюда и монизм эволюции (монотонно, дивергентно). 2) фактор — два раза отбор и борьба. Без этого учение имеет такое же право называться дарвинизмом, как социологическое учение, выкидывающее классовую борьбу, имеет право называться марксизмом Маркса и (нрзб. — Е. Р.) привлек термин борьба (но правильно ли?)

Необходимо восстановить термин «трансформизм» в отличие от «дарвинизма» или даже «эволюционное учение». Термин «эволюционное учение», во-первых, длинен, во-вторых, тоже не однозначен.

Эволюция, как противовес эпигенезу, эманации, революции. Трансформизм же односмысленен. Здесь, кроме того, мы возвращаемся к терминологии двух выдающихся деятелей прошлого — Мечникова и Чернышевского, который тоже критиковал теорию естественного отбора и даже подписывал некоторые свои статьи «старый трансформист» (а не «старый дарвинист»).

§ 62—64. О монополии Лысенко

Компоненты движущих факторов эволюции: экзогенный, номогенетический, псевдотелический, эвтелический. Последний тоже — «естественный отбор» (т. к. там тоже нет ничего сверхъестественного), но совсем особого рода.

К 145, с. 223—231 (ссылка на с. не установлена. См. также далее. Возможно, № рукописного тома. Письмо в «Вопросы философии». «Философское значение дискуссии о виде». — Ред.)

Философы, наконец, откликнулись — тогда, когда для биологов вопрос уже считался решенным. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Хотя в данном случае смысл пословицы сомнителен.

Философы, в первую очередь — Платонов, стараются играть роль арбитра в споре, и выступление Платонова сводится к следующему:

1) признает самокритически ошибки философов в чрезмерном восхвалении взглядов Лысенко;

2) указывает на ошибочность Лысенко в вопросе о признании или отрицании внутривидовой борьбы. Здесь с Платоновым нельзя не согласиться;

3) признает все-таки философскую ценность лысенковского понимания вида как особого качества;

4) по отношению к конкретному материалу не высказывает критических замечаний, однако считает вопрос о «граболещине» «перепалкой» и считает, что доводы Лысенко не менее убедительны, чем доводы его противников;

5) считает необходимым постановку специальных опытов по проверке.

В результате, сделав некоторые ничтожные уступки и похвалив лидеров обоих направлений, Лысенко и Сукачева, он одновременно отечески пожурил обоих и считает возможным сохранение новых позиций равноправия вместо прежних — безоговорочных поддержки Лысенко и полного осуждения Сукачева и стоящих за ним большинства биологов.

Хотя статья закрывает дискуссию, но является, так сказать, философской программой, поскольку Платонов возглавляет биологическое отделение Института философии. Многие биологи обращались к философам за помощью, теперь они ее получили. Должны ли биологи преклониться перед философским авторитетом Платонова? Думаю, что нет, и думаю, что с чисто философской, в частности, логической стороны, прошедшая дискуссия должна получить совершенно иное освещение.

Возьмем вопрос о сравнительной «убедительности» доводов той или иной стороны и разберем, в частности, знаменитую граболещину. Так как на дереве отмечались надпилы и часть отростков погибла, то, может быть, эта знаменитое дерево уже больше не существует к великой потере для биологической науки? Но как над трупом Патрокла разгорелась борьба, так и над трупом граболещины можно вести философскую дискуссию.

Мы имеем здесь новый удивительный факт: дерево, состоящее из совершенно различных частей. Этот факт Лысенко объясняет новым учением о виде, порождением видов. Как мы должны относиться к этому? Являются ли они новаторами, а все остальные консерваторами или, может быть, их новаторство — мнимое (как новаторство, например, о том, что сердце есть болезненный нарост на кровеносной системе)? Вот тут полезно проанализировать историю подобных фактов.

1. О метеоритах: отрицание, так как никто из парижских академиков этого не наблюдал и так как это — суеверие, поддержка библейских сказаний о небесном каменном дожде; просветительный вандализм. Выступление Хладного — отрицание. В чем аргументация Хладного: структура метеоритов не похожа ни на одну из наблюдавшихся на земле структур; другие детали особенностей привели его к внеземной гипотезе; потом это подтвердилось.

2. О клептокнидах. В пользу: точное совпадение структуры не бывает при обычных конвергенциях. Соответствие структуры поедаемых гидроидов, экспериментальное подтверждение, вопрос гистологический, наконец, отсутствие развития клептокнидов.

Что мы имеем в случае граболещины? И граб и лещина — широко распространенные растения, однако случай «порождения» — единственный. Нет никакого включения в систему других фактов, как мы имели с метеоритами и клептокнидами или насекомоядными растениями. Все «порождение» основано на единичном факте, который «мог и не быть» — чисто случайное событие. Но ведь, по выражению Лысенко, наука — враг случайностей. В случае метеоритов или мутаций (Де Фриз) имеем нечто совершенно новое, небывалое, здесь порождается нечто совершенно обычное.

Для объяснения порождения говорят, что сращение разных видов невозможно. Но даже позабыв о мичуринском сращении лимона и груши поставим вопрос вообще. Представим себе два объяснения: одно основано на принятии никогда не наблюдавшегося «порождения», другое — на никогда не наблюдавшейся прививке. Но прививка разных видов — сравнительно незначительное отличие от существа: скачок вида — большой и не новый.

174