О монополии Т. Д. Лысенко в биологии - Страница 34

Третий закон Менделя не опровергается законом Моргана, а лишь ограничивается в сфере своего действия, как закон преломления света, справедливый для света определенной длины волны не опровергается, а лишь ограничивается тем, что он не приложим к коротким волнам рентгеновских лучей.

Дальнейшее развитие генетики позволило установить такой тесный параллелизм между данными генетики и цитологии, что не может быть никакого сомнения в том, что такой параллелизм не может быть делом случая. Описаны всевозможные «исключения» из законов Менделя, но они в огромном большинстве случаев получали превосходное объяснение в самых разнообразных отклонениях в хромосомном наборе; трисомическая, тетрасомическая наследственность, инверсии, делеции и проч. могли быть зарегистрированы под микроскопом как определенные изменения хромосом, и эти изменения были вполне согласованы с новыми числовыми соотношениями, получаемыми при скрещивании. Поэтому совершенно неверно утверждение, якобы менделизм и морганизм связаны с отношениями 3:1 или 1:2:1. Эти отношения — простейшие отношения при моногибридизме, т.е. при расщеплении одной пары генов и нормальной дисомической структуре хромосомного аппарата (когда гомологичные хромосомы представлены каждая по паре). При изменении структуры хромосомного набора изменяются соответственно и отношения. Разработка всех этих вопросов достигла высокого математического совершенства в значительной мере потому, что в ней принимают участие выдающийся английский математик Р. Фишер и другие.

Понятна и та высокая оценка, которая дана генетике на современном этапе выдающимся физиком Шредингером: в этой области биология достигла такой точности и такого глубокого проникновения в строение хромосом, что это импонирует даже первоклассному физику, и не ему одному.

Но все достижения современной менделистской генетики касаются только традиционной проблемы наследственности. Есть, правда, попытки сопоставить генетику с проблемой осуществления (Уоддингтон и другие), но они пока крупных результатов, насколько мне известно, не дали.

Что же касается отношения современных менделистов к общим проблемам эволюции, то оно довольно пестро и изменчиво. Возник менделизм вне всякой связи с теорией эволюции и является в первую очередь теорией консервативной наследственной традиции. Объяснение изменчивости комбинированием генов привело некоторых ученых к мнению, что вся эволюция сводится к комбинированию или исчезновению неизменных генов. С другой стороны, Иоганнсен своей классической работой с чистыми линиями показал, что отбор в пределах чистых линий действует очень слабо (он считал, что он вообще бессилен, если не появляются мутации, но это было преувеличением): тем самым значение естественного отбора, как творческого фактора, было взято под сомнение. В заключение второго немецкого издания своего руководства (1913) Иоганнсен пишет: «Мутации и новокомбинации генов — единственно доказанный путь новообразования биотипов. Отбор ничего не производит. Адаптация — физиологический факт, но оказалась не наследственной… Изучение наследственности может дать мало положительного для теории эволюции, но зато занимает сильную критическую позицию». Неудивительно после этого, что один из выдающихся менделистов, Бэтсон, заявил, что мы все верим в эволюцию, но у нас нет доказательства, так как появление безупречного «нового вида» в эксперименте никем не получено. Увлечение экспериментом приводило того же Бэтсона, а за ним и очень многих современных генетиков к тому, что к палеонтологическим доводам, как к недоступным эксперименту, стали относиться крайне скептически. Поэтому с таким восторгом было встречено выдающееся достижение советского генетика Карпеченко, получившего гибридизацией редьки и капусты растение, удовлетворяющее самым строгим требованиям действительно нового вида, т.е. бесплодию нового вида при скрещивании с обоими родительскими формами.

В дальнейшем путем воздействия рентгеновскими лучами и другими путями удалось получить искусственное образование мутаций.

Обилие фактов мутаций, подчиняющихся при скрещивании законам Менделя, и прекрасно разработанная теория наследственности и привела большинство современных генетиков к утверждению, что весь эволюционный процесс сводится к мутациям, связанным с тем или иным изменением ящерного состава. При этом в простейших случаях получают расщепляющиеся формы, следующие законам Менделя и Моргана, а при более отдаленном скрещивании путем образования амфидиплоидов (устранением редукции хроматина) можно получить и нерасщепляющиеся новые виды. При этих воззрениях совершенно не остается места для направленной наследственности, тому, что обычно называют факторами Ламарка, и потому лидеры современной генетики (Добржанский, Ю. Гекели и многие советские генетики) совершенно отрицают наследование приобретенных свойств. Правда, монополия ядра сейчас уже нарушена, и большинство авторов принимают так называемые плазмогены, т.е. гены, локализованные в плазме, но им не придается существенного значения в эволюции.

Что же касается естественного отбора, то он генетиками постепенно был восстановлен в своих правах. Был также достигнут значительный прогресс в смысле теории отбора (Р. Фишер, Холден, Райт и другие) и математической теории борьбы за существование (Лотка, Вольтера и другие), но эти теории не получили той конкретизации, какую получила математическая теория наследственной традиции. Конечно, не может быть и речи о том, что всеми этими учеными было доказано, что естественный отбор является ведущим фактором эволюции. К нему вернулись только потому, что, полностью отвергая ламаркизм, современные генетики не видели никакой иной возможности объяснить возникновение целесообразности, а никакого третьего выхода они не видели.