О монополии Т. Д. Лысенко в биологии - Страница 30

хромосомная же теория дает ответ на загадку, почему близнецы в одних случаях почти неразличимы, в других отличаются друг от друга так, как могут отличаться братья и сестры. В первом случае — они происходят делением одного ядра и потому имеют тождественный ядерный состав, (это проверяется при рождении — они рождаются в одной «сорочке»), которой подчинены все дети одной пары родителей;

блестящим подтверждением хромосомной теории является начатое в XIX веке и продолжающееся сейчас получение андрогенетического потомства (буквально порожденного одним отцом). Например, в опытах Астаурова (цитирую по статье Д. Ф. Петрова. Ботанический журнал, т. 38, 1953, с. 856) облучение яйцеклеток приводило к разрушению ядра яйцеклеток. Оплодотворение нормальными спермиями приводило к получению потомства, полностью сходного с отцом;

наконец, хромосомная теория, возникнув независимо от менделизма, подготовила почву к быстрому восприятию биологами новооткрытых законов Менделя.

Этот краткий перечень далеко не исчерпывает важности хромосомной теории в биологии, но несомненно, что многое прочно вошло в биологию, по совершенно справедливому замечанию академика Немчинова. Были, конечно, и ошибки, приходится видоизменять и развивать учение, но это свойственно решительно всем научным теориям.

Поскольку в развитии хромосомной теории Вейсман принимал важное участие, его заслуга останется навсегда, но в его теории есть, несомненно, много ошибочного, и этого надо коснуться. Ошибки касаются прежде всего второй проблемы: проблемы осуществления, которая Вейсманом (в отличие от современных морганистов) мыслилась в неразрывной связи с проблемой наследственной традиции. Представительными частицами у Вейсмана вместо геммул Дарвина выдвигаются детерминанты, которые также являются представителями независимо изменяющихся частей тела, но локализованы исключительно в хромосомах.

Вейсман и создал теорию наследственно неравного деления, предполагая, что по мере дробления детерминанты распределяются среди продуктов дробления и в конце концов в каждую часть-тела, более или менее способную к независимой изменчивости, попадает соответствующий детерминант, вызывающий свойства данной части организма. Принятие детерминантов казалось Вейсману логическим следствием факта независимой изменчивости отдельных частей тела. Некоторые близкие организмы отличаются друг от друга строго локализованной особенностью, например, пятнышком на крыле или клоком седых волос (такая наследственная способность отмечалась у человека), и эти факты Вейсман и рассматривал как доказательство существования детерминантов. В пользу этого же говорили и факты так называемого детерминативного дробления, очень раннее обособление зародышевых клеток (так называемый зародышевый путь) и прочее, так что и эта сторона учения Вейсмана вовсе не висела в воздухе. Однако она сейчас может считаться окончательно опровергнутой. Факты регенерации у растений (например, развитие целого растения из кусочка листка бегонии) заставили Вейсмана отказаться от приложимости его теории к растениям или дополнить ее рядом сложных допущений. Но развитие экспериментальной эмбриологии животных показало (упомянем работы Ру, Дриша вплоть до Шпеманна и его школы), что и у животных возможности развития каждой клетки значительно шире того, что осуществляется в нормальном развитии. Дриш и выставил положение, что проспективная потенция каждой клетки шире ее перспективного значения, что по существу все части тела животного эквипотенциальны, т.е. что в каждой клетке содержатся возможности для развития целого организма. Это положение, конечно, не доказано в полной мере и, может быть, не является совершенно правильным, но во всяком случае несравненно ближе к истине, чем мнение Вейсмана о мозаичном развитии организма. По этому вопросу мне неизвестны разногласия среди современных ученых, и, например, Т. Морган, не отрицая сходства своей теории наследственной традиции с теорией Вейсмана, подчеркивает, что современная генетика касается только проблемы наследственной традиции и совершенно не касается проблемы осуществления. Эта последняя проблема сейчас составляет предмет особых ветвей биологии, называемых феногенетикой, динамикой развития и т.д., разрабатываемых, как правило, вне всякой связи с хромосомной теорией.

Поэтому, когда современные менделисты и морганисты говорят, что их взгляды резко отличаются от взглядов Вейсмана, то это вовсе не означает какое-то мелочное различие; напротив, в проблеме осуществления мы различие имеем совершенно капитальное. Современными представителями хромосомной теории наследственности отрицается то резкое противоположение половых и соматических клеток (по богатству наследственных возможностей), которое составляет одну из отличительных черт учения Вейсмана. И, как это ни покажется странным, это совершенно устаревшее мнение Вейсмана защищает сейчас не кто иной, как Т. Д. Лысенко. В основной своей теоретической статье «О наследственности и ее изменчивости» он пишет: «Другое важнейшее биологическое свойство половых клеток сводится к следующему. Половая клетка биологически (а не химически) наиболее сложная (курсив Т. Д. Лысенко). В ней потенциальные наследственные свойства, присущие всему организму, выражены в наибольшей степени в сравнении со всеми другими клетками организма» (Лысенко. Агробиология. 1949. С. 508). К этому вопросу придется еще вернуться в четвертой главе, при обсуждении стадийной теории развития.